Где правда, а где ложь? Как оно на самом деле было, и что лучше - знать про катастрофу благодаря сериалу или не знать вообще.
Мое личное мнение - лучше знать даже в таком виде. . Особенно сейчас, когда все чаще в СМИ стали появляться материалы о том, что, мол, атомная война не так уж и ужасна, это все страшилки для взрослых.
Каждый год 26 апреля я вспоминаю тот день. Точнее, то что последовало дальше - в тот день мы еще ничего не знали.
Что в сериале довольно чуши - ну что поделать, тот факт, что страшное КГБ в 86-м, и тем более в 88 было уже совсем не так страшно, это же не середина 70-х - это помнят те, кто тогда жил.
Не буду перечислять ляпы - это уже сотни раз и без меня сделали.
Что на мой личный взгляд плохо - искажение образов конкретных людей, того же Акимова (да, он принял неверные решения, стоившие жизни и ему самому и другим людям, но все-таки такой издевательской лжи он не заслуживает).
И еще один момент - мы помним имена погибших пожарных (я их помнила и до сериала - во всяком случае кто такие Кибенок, Правик, Тишура). А вот тот факт, что были пожарные (как и сотрудники станции) оставшихся в живых, как-то остался "за кадром".
Почему мы помним о мертвых, а имен живых даже не знаем.
Вот пример - Чернобыльская правда братьев Шаврей
Три брата Шаврей. Это пожарные тушившие ЧАЭС, и оставшиеся живыми.
Фотография всех троих и их родителей.
Рассказывает Иван Шаврей:
— 25 апреля 1986 года, в обычный день, наш караул заступил на обычное дежурство. Ночь теплая, мы — я, диспетчер, дневальный по гаражу — вышли из помещения, отдыхаем. На станции все тихо, мы говорим о том, что весна нынче ранняя, скоро картошку сажать. В этот момент на центральном оповещательном пункте, на который запитана вся станция и который немедля сигнализирует о малейших неполадках на ней, срабатывает сигнализация. Диспетчер Сергей Лягун глянул на пульт и обомлел: похоже, вся система противопожарной безопасности вышла из строя. А затем такой хлопок — похоже на выброс пара, к которым мы уже привыкли и внимания не обращали. Я выскакиваю на улицу, и тут как тряханет! Два взрыва внутри и затем третий, которым разворотило крышу четвертого блока... Этот огненный шар у меня и сегодня перед глазами... Огненно–черный такой, висел еще метрах в ста над блоком. Взрыв был такой силы, что железобетонные плиты раскидало на сотни метров вокруг. Диспетчер включил тревожную сигнализацию, и мы пошли... Начальник караула Володя Правик и Леня побежали на разведку в машинный зал — нужно было посмотреть, где проложить рукава, как подать воду. Все сухотрубы оказались порванными. И мы, у каждого по четыре скатки рукавов, через третий энергоблок поднялись по лестнице бегом на 71 метр и стали на четвертом блоке по ряду «А». Но пожар уже перебрасывался на кровлю третьего энергоблока, и Правик дал команду сниматься на ряд «Б». На наше место прибыло отделение пожарной части Припяти под командованием Виктора Кибенка. А мы опять бегом спустились вниз, объехали блок, поднялись наверх. Это был сущий ад! Сумасшедшая температура, дым, огонь, горящие куски графита под ногами, по которым мы топтались и которые заливали водой.
Мы продержались где–то около часа... Стала вдруг кружиться голова, поплыло все перед глазами. Прибегают Валера Дасько и Петя: «Ребята, все вниз, «скорая» ждет!» Какая «скорая», какое вниз — рукава, за которые я отвечаю, на ряде «А» остались. Я — туда. Ребятам, а они раздетые, кители сбросили, плохо, Васю Игнатенко, вижу, рвет. Я к нему, по щекам похлопал: «Вася, ты как?» «Ничего, сейчас отплююсь», — хрипит. Ребят — Кибенка, Ващука, Игнатенко уже забирают, тут и меня шатнуло — «поплыл». Дасько с Петей меня и Сашу Петровского на руках потащили. Выехали за ворота атомной, и стало нас всех выворачивать. В Припяти в медсанчасти ведут в душ, но мы уже ничего не соображали, прямо в душевых отрубались...
Леня и Петя - это братья Ивана, командира второго отделения караула военизированной пожарной части Чернобыльской АЭС.
Я благодарна сериалу Чернобыль хотя бы за то, что узнала об нем и его братьях.
Мне трудно понять почему звучали фамилии только тех, кто погиб, и нигде и ни разу его фамилия не мелькнула на газетных страницах или телеэкране. А ведь это он, Иван Шаврей был на крыше блока уже через считаные минуты после взрыва, когда пожарные из части в Припяти только мчались к станции. Был и остался жив — он единственный, кому орден Красной Звезды вручен не посмертно.
Иван Шаврей с дочерью Ангелиной.
— Леня схватил 600 рентген, это официально подтверждено израильскими медиками. С такой дозой и года не живут, а он 26 лет продержался. Хваленый этот Гейл как–то в клинике был, нам живым еще приговоры выносил — этот, мол, 4 года проживет, этот — 3.
Вот воспоминания о том дне, которые записал Леонид Шаврей.
«Смотрю, над атомной станцией грибовидный шар весь черный. Нога у этого гриба была, наверное, метров 100 в высоту. Огненно–яркая такая, переливалась всеми цветами радуги... Когда с отделением я поднялся на крышу машзала, то увидел, что она вся продырявлена, парапеты обрушены, провода высокого напряжения оборваны и искрят, вокруг валяются осколки графита, бетонные обломки. Битум на крыше был настолько расплавлен, что сапоги и пожарные рукава вязли в нем, сама крыша под ногами вся шаталась, как будто висела на тросах... Около семи утра пожар был локализован. Мы спустились вниз, меня что–то начало сильно тошнить, кружилась голова. Попросил у ребят сигарету, закурил, она показалась такой сладкой, как будто была пропитана медом...»
А это воcпоминания третьего брата, Петра Шаврея:
— Ночью длинный звонок в дверь припятской квартиры, водитель командира нашей части майора Телятникова кричит: «Быстрее на станцию! Пожар!» Быстро одеваюсь, а жена: «Куда ты новую форму берешь? Надень старую, она постирана, а то снова отстирывать...» Я почему–то сразу подумал, что это мой пятый реактор, за пожарную безопасность которого я отвечал по должности, взорвался. Известно ведь, что всякие ЧП случаются при строительно–монтажных работах. Все, думаю, труба мне по службе. Потом смотрю: не над моим, над четвертым блоком столб светится, примерно как фосфор на часах. Вижу это и понимаю: все, кранты, взорвался действующий реактор. С топливом! Первая мысль — о братьях, которые в ту ночь дежурили в карауле Правика. Леонида я увидел, когда он спустился с крыши, но даже словом перекинуться не получилось — нужно было срочно разворачивать насосную станцию, подавать воду в рукава. А развалины кругом, не проехать. В одном месте наш ЗИЛ напоролся передним колесом на арматурину. Я этот прут вытащил голыми руками, а он оказался радиоактивным — кожа с рук потом лохмотьями слезала. Но доехали, организовали подачу воды, быстро, без суеты. На учениях не всегда так слаженно работали, как в этом аду. Снова с Леней пересекся. Ему Правик поставил задачу тушить кровлю машзала, в котором водород, кислород, пропан, огромное количество машинного масла, а сам пошел в разведку к реактору. Там Володя смертельную дозу и схватил. Только в семь утра мы спустились с крыши, нас направили в противорадиационное убежище. Вот тут меня и накрыло. Ноги ватные, пить хочется страшно. Умру, казалось, если не попью. А воды нет. Я к пожарному шлангу, открыл, глотаю. Она холодная, чистая, вкусная... Потом в больнице мне сказали, что эта радиоактивная водичка выжгла всю слизистую желудка. Здесь снова увидел Леню, ему уже было очень плохо...
Послность материал опубликован здесь - "Советская Белоруссия № 75 (24957). Пятница, 22 апреля 2016
Леня и Петя - это братья Ивана, командира второго отделения караула военизированной пожарной части Чернобыльской АЭС.
Я благодарна сериалу Чернобыль хотя бы за то, что узнала об нем и его братьях.
Мне трудно понять почему звучали фамилии только тех, кто погиб, и нигде и ни разу его фамилия не мелькнула на газетных страницах или телеэкране. А ведь это он, Иван Шаврей был на крыше блока уже через считаные минуты после взрыва, когда пожарные из части в Припяти только мчались к станции. Был и остался жив — он единственный, кому орден Красной Звезды вручен не посмертно.
Иван Шаврей с дочерью Ангелиной.
— Леня схватил 600 рентген, это официально подтверждено израильскими медиками. С такой дозой и года не живут, а он 26 лет продержался. Хваленый этот Гейл как–то в клинике был, нам живым еще приговоры выносил — этот, мол, 4 года проживет, этот — 3.
Петр Михайлович сичтает, что он с его 200 рентгенами, Леонид с его 600 и многие их коллеги остались живы лишь благодаря тому, что лечились не у Гейла с Гуськовой, а в Киеве у профессора Леонида Киндзельского.
Он говорит:
— Он сидел с нами сутками. Придумывал какие–то методики. Когда увидел, что Леня совсем плох, а у него было поражено 70% костного мозга, объявил по радио и телевидению, что нужен донор для его пересадки. Такой человек, спасибо ему, нашелся. Наш брат–пожарный Константин Стрельник. Вот благодаря ему и Леониду Петровичу Леня и прожил столько - 26 лет, его не стало в апреле 2012 года, за 10 дней до очередной гоовщиных аварии.Он говорит:
Вот воспоминания о том дне, которые записал Леонид Шаврей.
«Смотрю, над атомной станцией грибовидный шар весь черный. Нога у этого гриба была, наверное, метров 100 в высоту. Огненно–яркая такая, переливалась всеми цветами радуги... Когда с отделением я поднялся на крышу машзала, то увидел, что она вся продырявлена, парапеты обрушены, провода высокого напряжения оборваны и искрят, вокруг валяются осколки графита, бетонные обломки. Битум на крыше был настолько расплавлен, что сапоги и пожарные рукава вязли в нем, сама крыша под ногами вся шаталась, как будто висела на тросах... Около семи утра пожар был локализован. Мы спустились вниз, меня что–то начало сильно тошнить, кружилась голова. Попросил у ребят сигарету, закурил, она показалась такой сладкой, как будто была пропитана медом...»
А это воcпоминания третьего брата, Петра Шаврея:
— Ночью длинный звонок в дверь припятской квартиры, водитель командира нашей части майора Телятникова кричит: «Быстрее на станцию! Пожар!» Быстро одеваюсь, а жена: «Куда ты новую форму берешь? Надень старую, она постирана, а то снова отстирывать...» Я почему–то сразу подумал, что это мой пятый реактор, за пожарную безопасность которого я отвечал по должности, взорвался. Известно ведь, что всякие ЧП случаются при строительно–монтажных работах. Все, думаю, труба мне по службе. Потом смотрю: не над моим, над четвертым блоком столб светится, примерно как фосфор на часах. Вижу это и понимаю: все, кранты, взорвался действующий реактор. С топливом! Первая мысль — о братьях, которые в ту ночь дежурили в карауле Правика. Леонида я увидел, когда он спустился с крыши, но даже словом перекинуться не получилось — нужно было срочно разворачивать насосную станцию, подавать воду в рукава. А развалины кругом, не проехать. В одном месте наш ЗИЛ напоролся передним колесом на арматурину. Я этот прут вытащил голыми руками, а он оказался радиоактивным — кожа с рук потом лохмотьями слезала. Но доехали, организовали подачу воды, быстро, без суеты. На учениях не всегда так слаженно работали, как в этом аду. Снова с Леней пересекся. Ему Правик поставил задачу тушить кровлю машзала, в котором водород, кислород, пропан, огромное количество машинного масла, а сам пошел в разведку к реактору. Там Володя смертельную дозу и схватил. Только в семь утра мы спустились с крыши, нас направили в противорадиационное убежище. Вот тут меня и накрыло. Ноги ватные, пить хочется страшно. Умру, казалось, если не попью. А воды нет. Я к пожарному шлангу, открыл, глотаю. Она холодная, чистая, вкусная... Потом в больнице мне сказали, что эта радиоактивная водичка выжгла всю слизистую желудка. Здесь снова увидел Леню, ему уже было очень плохо...
Послность материал опубликован здесь - "Советская Белоруссия № 75 (24957). Пятница, 22 апреля 2016
PS. Я знаю, что среди моих друзей есть человек, служивший в Чернобыле (не знаю толь точные даты службы). При этом он мой коллега, на порядок лучше меня разбирающийся в ядерной физике. Я уверена, что ты прочтешь этот пост, но не знаю, имеешь ли право рассказывать то, что там видел, а если имеешь, то хочешь ли.
И я прошу тебя - если нет формального запрета, то расскажи, как оно там было на самом деле, ведь без живых свидетельств домыслы так и будут замещать правду.
Journal information